14468

Однажды в сумеречный час осени 37 года эпохи Дзынь учитель Саисе Кебати почувствовал себя старым. Он решил пройтись в бамбуковую рощу — как всегда, когда его посещало такое настроение. Едва ступив на тропинку, он понял, что не один.

— Проклятье! — донеслось шагов с двадцати. — Не пишется!

Учитель нахмурился и сделал несколько коротких шагов в направлении голоса. Прищурив подслеповатые глаза, он заметил невысокую тень скачущую меж толстых стеблей бамбука и поочередно ударяющую их кулаком.

— Черт меня занес в эту дичь и беспросветицу! — рявкнул неизвестный. Теперь он был виден очень отчетливо — лет, пожалуй, двадцати пяти, кучерявый и в сумерках особенно похожий на какого-то арапчонка.

В правой руке у него было гусиное перо, с одного конца, как и палочки для письма, в чернилах. Им он изредка прикасался к бумаге, что лежала тонкой стопкой на другой руке.

— Это невозможно! — прокричал он и осекся, увидев строгий взгляд учителя Саисе Кебати. — Какое нынче время года, уважаемый?

— Осень, — ответил тот. — Вторая половина второго месяца осени.

— Так почему у этой твари, — раздался новый мощный удар по пустому телу бамбука ничего не вянет и жухнет?

— Он вечнозеленый, — сухо ответил учитель.

— Что за япона-мать, осень без увядания, багряных листьев под ногами, умирающих, пустых деревьев, воронья, крестов, церквей? — возопил смуглый человек. — Где тихая гибель природы, саван первого снега и сердечное томление? Где разлука, одиночество, чувство покинутости и завершения всех земных чувств?

Помолчали. Было слышно гудение цикад. Ветер принес пряно-медовые запахи с холма, где стояло Раскидистое дерево. У учителя сжались кулаки:

— Изыди, демон — тихо сказал он.

— А, что с вами говорить! — отчаянно закричал маленький человек, повернулся несколько раз вокруг своей оси и рванул сквозь чащу, рассыпая белым шлейфом листы.

Учитель поднял один. На нем неряшливым почерком было выведено:

О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

Хмыкнул.

— Дожил — демоны-графоманы мерещатся.

Старым он себя больше не чувствовал.